ак нас найти
Официальный сайт
  • 22 сентября
  • 23 сентября
  • 28 сентября
  • 29 сентября
  • 30 сентября
  • 5 октября
  • 6 октября
  • 7 октября
  • 12 октября
  • 13 октября
  • 14 октября
  • 19 октября
  • 20 октября
  • 21 октября
  • 26 октября
  • 27 октября
  • 28 октября

БАЛТИЙСКИЕ СЕЗОНЫ № 9, 2004 ПРОГУЛКИ ПО "ОСТРОВУ"

БАЛТИЙСКИЕ СЕЗОНЫ № 9, 2004

Давид Золотницкий
ПРОГУЛКИ ПО "ОСТРОВУ"

Дельная пьеса не терпит хрестоматийной сценической подачи.

Сколько-нибудь серьезный театр такого недолюбливает и, по возможности, избегает.

Стоящий игровой стройматериал не освобождает постановщика от самостоятельных поисков.

Так обстоят дела и в театре "Остров", что проживает в подвальчике дома Бенуа - посреди Каменноостровского проспекта. Здесь не только добротную прозу инсценируют, - приглянувшаяся пьеса тоже порой подвергается дополнительному монтажу, чтобы пришлась с руки. На то - свои причины. И сценическая площадка на так уж просторна, чтобы на ней развертывать баталии или демонстрации трудящихся. И актеров, пускай и отборных, не в избытке...

Словом, пьеса здесь, сплошь да рядом, предстает в собственной версии "островитян", наравне с инсценировками прозы. Зрелище по роману Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита" идет примерно на тех же правах, что и пьеса того же автора о Пушкине. Даже названия тут свои. Инсценированный роман назван не совсем обычно: "Извлечение Мастера". Собственно говоря, так Булгаков сам окрестил в романе одну из глав, а именно 24-ю. Этот заголовок, видно не зря вынесен на афишу к сценической драматургии театра "Остров" и его руководителя, режиссера и актера Александра Болонина?.. Извлечение, может быть, своего рода философского камня, - не общая ли формула спектаклей театра "Остров" на Каменноостровском?.. В шутливой игре слов есть смысл.

В самом деле, театр, как правило, не замахивается на всю объемную суть литературной вещи. Он норовит извлечь оттуда близкое, важное и доступное ему - и предлагает нам, зрителям, извлечение, этакую театральную выжимку, квинтэссенцию, почти всегда встречающую заинтересованный отклик зала.

 

С Булгаковым

 

Для инсценировки прозы подход вполне естественен. Иначе как взяться театру за того же "Мастера..."? За прозу Александра Володина? Или Владимира Набокова?..

Как сказано на "Острове" инсценируют и драматургию. Славной булгаковской пьесе о последних днях Пушкина режиссер Болонин дает свое название: "Холодная зима 37-го". Мишени совпадают. Когда-то пьеса шла, пусть без особых намеков, и на большой сцене, вплоть до мхатовской. Удивляла она тем, что пьеса о Пушкине была... без Пушкина. Поэт присутствовал в ней незримо, и лишь однажды мелькала его тень.

Пьесу без Пушкина режиссер Болонин ставит ... с Пушкиным. Поджимая иные эпизоды, дает герою слово и дело. Поэт проходит как бы в подтексте сквозь авторский текст, не вступая в диалог, не обмениваясь репликами с остальными, уж точно булгаковскими персонажами. Но сопровождает их поступки колкой эпиграммой, усмешкой, пожатием плеч. Иногда даже сообщает нам, зрителям, имя и звание появляющегося исторического лица, беря на себя роль чуть ли не конферансье. Это, разумеется, далеко не бесспорное решение. Однако польза тут есть: публика ведь вряд ли узнает в лицо каждого входящего на сцену. Разве что император Николай I, воплощенный Евгением Дземяшкевичем всерьез, без всяких сатирических экивоков, не нуждается в подобной рекомендации; но он ее и не получает. Ничего похожего на обличительные краски нет и в образах жены Пушкина - Натальи Николаевны (Наталья Нежинская), ее сестры Александры (Ася Шибарова), Александры Воронцовой (Ольга Терешина) и т.д. Театр взял их под защиту. Неожиданно это придает спектаклю особенно современное, сегодняшнее звучание.

Одно из оправданий режиссерского риска - в исполнении Дмитрием Белькиным заглавной у Булгакова роли. Одаренный молодой лидер труппы схватывает живые черты образа, не врывается в действие, а тактично, сбоку от остальных, обыгрывает публичное одиночество своего героя, берет слово в паузах между эпизодами и сразу отступает на второй и даже на третий план.

Считать решение задачи универсальным вряд ли уместно. Однако оно - в органике именно этого спектакля, а кроме того позволяет судить о позициях театра.

Да театр не посягает на бесспорность. Он не слишком осмотрителен и в своих операциях с прозой. В инсценировке "Мастера и Маргариты" словно бы нет ни того, ни другой. Герои названы в афише уклончиво: Он и Она (Дм. Белькин и Н. Нежинская). Есть еще и Оно (А. Болонин) - в нем легко узнается Воланд - всевидящий, бесстрастный, а под конец даже великодушный. И еще - квартет персонажей-масок под общим именем: Они. Высокий блондин в бежевом костюме может быть опознан как Коровьев (Сергей Волкош). Другой то мрачновато огрызается, то добродушно отмахивается, - это Азазела (Сергей Харитонов, тоже один их лидеров труппы). Актер Валерий Захарьев изощряется в ужимках Кота, а Алена Малиновская - Гелла лихо правит квартетом темных сил. К удалой банде отважно и весело присоединяется Она (Маргарита), в черном плаще с разрезом от бедра до пят. Он же (Мастер), в белом халате, сливаясь на сцене как бы самим чудодеем Булгаковым, осторожно препарирует им же порожденную бесовщину в собственном воображении...

Притом в сценическом трагифарсе " Острова" - мотивы не одного лишь этого романа. В эпизодах действия проходят, почти всегда комедийно окрашенные, сцена со Станиславским из "Театрального романа", куклы из "Мольера", отрывки "Записок на манжетах". Тут смысл названия спектакля поясняется сполна. "Извлечение Мастера" - действо по Булгакову и про него. Оттого и Мастер из романа назван коротко: Он.

Выдумка сочетается с вызовом, находки граничат с риском. Совсем по-булгаковски.

 

С Набоковым

 

Снова выжимки из романа. И маски трагифарса.

В тонах гротесковой арлекинады, повернутой к современности, отважно инсценирован роман Владимира Набокова "Приглашение на казнь", написанный в эмиграции 1930-х годов. Ни автор, ни его творчество не избалованны вниманием нашей сцены. "Остров" опять рискует.

Маленький человек с громким именем Цинцинат задыхается в неволе, в кольце веселящихся выродков. Имя совсем ему не пристало, оно словно нарочно показывает, что античность тут не при чем: так прикрываются лишь несуразной маской. Автор спектакля Александр Болонин, театрализуя события, идет на дальнейшие преувеличения. На сцене у него заточенный Цинцинат раздваивается. Действуют, точнее - повергаются воздействию сильных мира сего - сразу Ц-1 и Ц-2. Исполнителей понятно тоже двое: Леонид Майзель олицетворяет мужество и отпор, Дмитрий Белькин с горечью приемлет муки, ниспосланные свыше. Один - стойкий Арлекин, другой больше лирик и смахивает на Пьеро. Придет час, и спадет с Пьеро стилизованный воротничок-жабо. Сбросив все лишнее, Ц-1 и Ц-2 босиком шагнут на плаху, чтобы еще больше духовно возвыситься над гонителями.

Искренне сострадает одна только мать, тоже на букву Ц. Лаконично и как бы про себя, без ненужной аффектации, а потому с не показной силой воздействия ведет роль Тамара Исаева.

В центре, у плахи, от души резвятся судейские заправилы. Допрашивая своих жертв, кривляются, балагурят. С улыбкой спрашивают у приговоренных о последнем желании - и млеют, давясь от смеха. Тон задает мсье Пьер - его играет Юрий Агейкин с замашками бытового комика и больше других оправдывает жанровые приметы трагифарса.

Гротесковые судьи пришли уже прямиком из наших тридцатых годов. Прорезает действие спектакля озабоченный тюремщик-живоглот Родриг Иванович, он же Родион (как обозначает его афиша). Роль исполняет Сергей Харитонов, и это еще одна из острых актерских удач. Под стать тюремщику - некто Роман Виссарионович (Александр Алексеев), будто бы адвокат, да только казенный, приставленный к расправе, а посему всего лишь обозначающий формальности ритуала. В кривом зеркале - картины давно прошедшего. Но все ли оно ушло без остатка? - как бы ставится ненавязчивый вопрос перед залом...

Вот мсье Пьер приоткрыл крышку узкого ящика, любуется топором с длинной рукояткой, достает ее - и хохочет, заливается, сам не свой от близкой потехи. Двое подручных бодро подхохатывают...

Клоунада палачей под конец тонет в волне истерики. Истина о людях, тех и других, проступает вопреки всем прикрытиям. В решающие минуты жизни и смерти камуфляж спадает.

 

Остров Володина

 

Не берусь утверждать, что сводная афиша Петербурга запружена названиями володинских пьес. Александра Володина у нас ставят все реже. И с переменным успехом.

А ведь имеются у этого писателя пьесы, не шедшие никогда. Нигде не шла ни одна из постановок островитян. "Кастручча", хотя и опубликована в журнале "Театр" (1988, №5), оставалась неведома нашей сцене. Вторая была незнакома нам по более уважительной причине: ее Володин и не писал, а создал ее сам "Остров" к 85-летию писателя руками и ножницами Александра Болонина, своего руководителя. Перед нами еще один сценический монтаж писательской прозы, на сей раз прозы автобиографической, вышедшей порядочно лет назад под хмурым названием " Записки нетрезвого человека". Правда, ничего особенно нетрезвого на сцене нет. Зато трезвого, даже саркастического взгляда на жизнь - хоть отбавляй...

И взгляд этот островитяне целиком разделяют. Недаром в пригласительном билете на спектакль театр сам назвал себя:

- "Остров Володина".

В "Записках нетрезвого человека" может смутить разве само название, способное отпугнуть театральную публику. На взгляд театрала, тут уместней была бы "Исповедь..." или что-то еще попривлекательней. Хотя бы - "Одноместный трамвай": так было озаглавлено первое издание книги в библиотеке "Огонька" (1990). Но в конце концов автор остановился на записках. А раз Володин так решил... К нему здесь относятся с пиететом. Ничего не поделаешь. Жанр записок сам толкает к монтажу отрывков и эпизодов. Из них и вырастает игра.

С писателем здесь дружили. И продолжают дружить после его ухода из жизни. В фойе открыта выставка, ему посвященная. А на сцене стоит подлинный столик Володина, его личная пишущая машинка, другие подробности ремесла - теперь участники действия. Притом портретного сходства с самим героем не ищут. Напротив, центральный персонаж и тут раздваивается. За столиком - лицо "От автора", как в какой-нибудь инсценировке довоенного МХАТа (его проникновенно олицетворяет А.Болонин). А лицо действующее - молодой Саша: изображает его Д. Белькин. Так что бывший "Одноместный трамвай" преображается в трамвай двухместный.

Опять многозначащий персонаж не то что раздваивается, а скорее удваивается. Что здесь - самоповтор театра? Нет, скорее - любопытная особенность местных климатический условий.

Авторскую интонацию, чистоту порывов и горькой усмешки не нарушают оба лица. Голос "автора" с любовью и горечью поясняет происходящее, скрепляя эпизоды действия. Саша пытает судьбу и, как умеет, обороняется от ее уловок. Ситуации проходят нешуточные, хотя порой и обозначены пунктирным намеком: служба в армии перед войной и на самой войне - от точки до точки. А потом - сложные отношения с людьми театра и кино, с друзьями, недругами, спутницами жизни...

Тут немало живых, наглядно развернутых историй и историек. Уже достаточно признанный писатель Саша встречается с американским писателем Эдвардом Олби (его сочно сыграл Е. Дземяшкевич). Мирная словесная перепалка со стаканом в руке, расположенные признания, - небольшая пьеса в пьесе, с четким дистанционным управлением "от автора". В смене эпизодов и лиц преображается Денис Рейшахрит, исполняющий три непохожие роли.

Будоражат Сашу две его влюбленности. На афише они обозначены, как всегда, проще простого: по порядку номеров. Первую, испытанную в невзгодах, с подкупающей прямотой играет Ася Шибарова. Вторую, юную, с капризными задатками, намечает беглым штрихом обаятельная Ольга Терешина. Все - в согласии с искренними володинскими записками.

Записки поданы театром как лирическое самораскрытие не взрослеющего мальчишки. Тому, что вспомнилось, сопутствует легкий взгляд на вещи, усмешка над собой вчерашним, доверие к людям, доброта.

И не зря в тот день, когда на фасаде дома, где жил Володин, открывали мемориальную доску памяти писателя, театр "Остров" тут же позвал к себе друзей и сыграл для них в неурочный час, без афиш, свои "Записки". Авторское самораскрытие проступило в театре на редкость наглядно.

"С Володиным не расставайтесь!" - невысказанный девиз этого театра.

В другой постановке володинская интонация проступает даже отчетливей, чем в опубликованном тексте. Отчетливей - и обнаженней, потому что театр смело сбрасывает якобы "заграничный" камуфляж пьесы. У автора действие происходит в некоем неведомом королевстве, где под игом тирании изнывают замордованные подданные. Сохраняя иноземные имена персонажей, театр снимает напрочь прозрачный псевдоним географической точки - и проступают слишком хорошо знакомые приметы бытия.

Речь идет о спектакле "Кастручча". Название надо понимать как диагноз распространенной человеческой болезни ("вспышки человеческих эмоций", говоря словами автора). В ситуациях первого акта эмоции подавлены предельно. Людям не дают дышать тенета их подневольной жизни и государственного устройства. Эти люди, - их трудно было бы назвать героями пьесы, - загнаны в отстойник. Контуры нар проступают сквозь розоватые занавески, усыпанные звездами и другими сходными эмблемами. В центре - поблекший девиз: "Ее идеи живут и побеждают". Рядом на потускневшем плакате - работница в красной косынке, приложив палец к губам, строго предупреждает: "Не болтай!" И на страже всей этой ушедшей эмблематики тянутся стойке "смирно" два дюжих надзирателя в плохо пригнанном штатском: Ретроград - Геннадий Макоев и Сонный - Евгений Дземяшкевич. Символы и гаранты "нового порядка" жизни, они и впрямь производят подавляющее впечатление. АКтеры чуточку утрируют, но плакатность здесь к месту.

Свою пьесу Володин определил как трагикомедию и датировал ее 1966 годом. Примерно тогда настал конец так называемой оттепели. Осенью 1964 года, сбросив Хрущева, на пост генсека вступил Брежнев - и, как выразился когда-то Аркадий Аверченко, "все заверте...", увы, только в обратную сторону.

Оттепели пьеса и посвящена. Но в свое время, по понятным причинам, опубликовать ее не пришлось. Она появилась в журнале "Театр" почти как роман Дюма - двадцать лет спустя, даже на полгода позже. Похоже, Володин мог за этот срок что-то отточить и заострить. Оно логично. Недаром сегодняшний зритель "Острова" воспринимает увиденное как спектакль не столько об оттепели, сколько о позднейшей перестройке, тоже ведь канувшей в прошлое.

Неожиданная открывается вдруг закономерность: контуры событий, их предыстория и перспективы на редкость совпадают. Уже из-за этого одного не пройти мимо пьесы и ее постановки.

В первом акте оттепелью еще не пахнет. После долгого отсутствия где-то в мирном и нормальном зарубежье Дидель - Александр Маскалин возвращается под родительский кров, встречает друзей юности - и не узнает ни их, ни родной город, ни уклад жизни... Он попадает в барак концлагеря - и теряется. Отец и мать ( А. Болонин и Т. Исаева) пробуют вселить в него бодрость, что-то уклончиво объяснить, но это дается им с трудом: не так-то просто объяснить необъяснимое. В конце концов, отец выразительно указывает на плакат: "Не болтай!". Испуганы, внутренне надорваны подруги былых дней: Марта - Юлия Зоркина, и Дагни - Наталия Нежинская. Им тоже не найти спасения от каструччи...

Что же стало с близкими друзьями? Вместе с Диделем Понтус - С.Харитонов и Луи - Д. Белькин жили когда-то как неразлучная троица. И вот - свиделись вновь... Опять приходит на память продолжение славных "Трех мушкетеров"... И снова - только с обратным знаком.

В белом кителе и белой фуражке военного образца к бараку приближается орденоносный Понтус, и оба рослых охранника возникают у него по бокам. Он сделался изрядной шишкой теперь, этот бывший юноша, - вышел чуть ли не в генералы. Командует, покрикивает на всех, доводит до слез забитую женщину с младенцем на руках, отдает краткие приказания, даже шутить порой изволит, - целая гамма интонаций сменяется в игре С. Харитонова. Нет, Понтус - не враг своим былым приятелям, но до панибратства не снисходит и с их стороны такого не потерпит. На кого ж это он так сильно смахивает в своей белой строевой форме? Да ведь таким рисовали на портретах любимого отца всех народов, таким красовался потом на летних парадах Маленков... Есть что вспомнить на этом спектакле!..

Второй акт спектакля "Кастручча" - торжествующая оттепель, иронически поданная драматургом. Мнимость торжеств уже в том одном, что подогревают оттепель все те же вчерашние заправилы и их охрана. Да, именно Понтус теперь один из застрельщиков перестройки, если не главный среди них. Вот он разоряется на митинге, кляня ушедшее и восхваляя безоблачные дни грядущего. Как сильно он преобразился! Теперь на нем легкая зеленая пижама спортивного покроя, он вышагивает в новомодных белых кроссовках... Соответственно преобразились и оба охранника. А под всем этим - тяжкая незыблемость устоев, где сменилась только оболочка, вывернутая напоказ.

Самим собой остается один Луи. Его уже ничем не удивишь, ничем не обманешь. Если что, он тянется к своей бутылке, словно бы норовя теперь и вовсе слиться с героем "Записок нетрезвого человека". Перекличка мотивов рождается сама по себе, но от того не менее убеждает.

Союз с Володиным направляет этот театр изнутри.

Третий володинский спектакль - "Осенний марафон" появился совсем недавно, в нынешнем уже году, после открытия мемориальной доски. Он закрепляет линию репертуара, каким не всякий серьезный театр мог бы похвалится (о бьющих на кассу умолчим).

И опять - неожиданный шаг театра. "Осенний марафон" спускается на сцену с киноэкрана. Фильм был превосходный. И отвага театра не в том, будто брошен вызов кино, а в том, что средствами своего искусства он сберегает естественность володинских образов и интонаций. Многие пьесы Володина вообще просторны, как сценарии спектаклей, в них много воздуха и приволья для ставящих и играющих. Этим воспользовался режиссер Александр Болонин, став соавтором драматурга.

Впрочем, с позиций единомышленника он инсценировал и прежние пьесы Володина. В "Кастручче", как упоминалось, снял камуфляж и перенес действие из какого-то выдуманного королевства на нашу грешную землю. А в "Записках" прямиком инсценировал прозу, включив туда и фрагменты других володинских вещей. Как раз из "Осеннего марафона", к слову сказать, приглянулась такая сцена: куртка, подаренная Саше любимой девицей, приводит в ярость жену, тоже любимую. Та срывает куртку с плеч растерянного героя и, пиная ногами, вышвыривает ее за кулисы. Правда, куртка здесь не синяя, а бежевая. Норазве это меняет дело?

Так что к "Осеннему марафону" театр потянулся еще в "Записках". Живут здесь и отзвуки "Каструччи" - скажем, громоздкие ноги попирают пьедестал на гиперболическом портрете владыки-вождя, не ноги, а ножища в сапожищах. А то, что на портрете должно быть повыше, - тонет в сценическом поднебесье... Но до чего же метко схвачен в одной детали колорит эпохи!

-Будем людьми! - вот призыв Володина к залу. Для этого не надо себя гнуть и ломать. Индивидуальность не загонишь в клетку. Она шире любых планировок. Хорошо, когда удается быть самим собой... Даже меняясь. Даже барахтаясь между полюсами притяжения.

Мягкий, покладистый Андрей Бузыкин всерьез любит жену свою Нину. Но он не может обидеть и любящую его машинисточку Аллу, юную и капризную прелестницу. Пробовал порвать с ней, не получалось. С интересом вникает в обстоятельства предприимчивая и жизнерадостная Варвара - не в службу, а в дружбу. Похоже, и она не прочь занять в сердце Андрея местечко поближе...

Бедняга Андрей - в перекрестке прицела. Голова кругом, охота скрыться, сбежать...

Многое перекликается тут с уже сыгранными "Записками". Те же актрисы играют похожих героинь. Андрей - не совсем писатель, а переводчик. Образы и ситуации те же, володинские.

Отчасти спасают героя пробежки с Билом Флетчером. Молчаливый марафон перебивают отрывистые реплики английского приятеля. Это не мешает побыть наедине с собой.

Но ведь и набеги очаровательниц - почище того марафона, то них герой не в шутку запыхался...

На сценических подмостках марафон как таковой приходится изображать только условно, будить "воображение в зале". Андрей и Билл - Рома Макаренко и Денис Решахрит посреди игровой площадки дают скорее бег на месте, что ничуть не нарушает достоверности происходящего. А по обо стороны беговой дорожки (никак не обозначенной) с такой же условностью размещены справа от зала - жилье Андрея и Нины - Наталии Нежинской, слева - комната Аллы - Ольги Терешиной. Раскадровка эпизодов сменяется по этим координатам, центровка сути остается в молодых душах. Переживания увлекают неподдельностью. Это будто о Володине-драматурге писал когда-то Борис Пастернак:

 

Есть в творчестве больших поэтов

Черты естественности той...

 

Победа постановщика Александра Болонина и молодых участников премьеры - в том, что они от этой естественности не отступают. Не пережимают по части чувств, не заигрывают с залом, а привлекают его в союзники. Среди актеров, подымающих тонус действия обаянием своей игры, надо назвать еще и Юрия Агейкина (дядя Костя), и Сергея Харитонова, весело воплотившего персонаж по фамилии... Харитонов (так у Володина), и Дмитрия Белькина (Пташук), и Вахтанга Беридзе (Лифанов)... Перечень можно продолжить.

Новая встреча с Володиным достойно венчает трилогию "Острова", - а может быть, и сулит продолжение соответствующего марафона.

 

От Чехова до наших дней

 

А по большому счету булгаковское, набоковское, володинское в этом театре восходит к чеховскому.

Правда, не с Чехова тут начинали. Наоборот, к нему пришли после изрядной подготовки. И опять - обратились не к драматургии, а инсценировали прозу, даже не художественную прозу, а эпистолярию - письма. На основе переписки Чехова и Ольги Книппер (а также дневников актрисы) постановщик Александр Болонин сконструировал опять же не "одноместный трамвай", а сразу "вокзал для двоих" и дал новую убедительную декларацию "Острова".

Спектакль назван словами из дневника героини: "...Как солнце в вечерний час...".Тут схвачено настроение происходящего.

Ольга Книппер (Тамара Исаева) в одиночестве перечитывает письма Чехова, адресованные ей. Прошло два десятка лет после кончины писателя. Вновь - двадцать лет спустя...

Она погружена в раздумья, медленно перебирает конверты, какие-то вскрывает, вчитывается... Потихоньку за ее спиной сквозь батистовую занавеску проступают контуры героя ее воспоминаний. А вот он и сам медленно усаживается за свой столик с бережно сохраненными там письменными принадлежностями - и всплывают контуры минувшего.

Настала последняя пора жизни Чехова. Он - в Ялте, Ольга Книппер - в Московском Художественном театре, где идут репетиции "Вишневого сада". Выстраивается сложная система общения. Во-первых, каждый беседует наедине с собой, погруженный в собственные мысли. Во-вторых, идет переписка из двух углов, - фразы из одного письма подхвачены признаниями другого: перекликаются, скрещиваются, отталкиваются... Перекличка любящих сердец словно бы сама собой выстраивается в пронзительную драматургию: диалог вспыхивает, затухает, возвращает напряженность... И наконец, попутно, уже чисто актерскими средствами, признаниям сопутствует доверительное общение с залом. интимная простота интонаций, искренность чувств увлекают зрителей, а рядом с интимностью - подкупающая трезвость взгляда на жизнь. Необыкновенный диалог обрывается, уходит за занавес, в прошлое, а зал, захваченный сопереживанием, еще долго не отпускает актеров со сцены.

Чеховский лаконизм многое объясняет в увиденном на "Острове".

Вот комедия Островского "Без вины виноватые", тоже пьеса об актрисе, и тоже идет безо всякого актерского наигрыша и мелодрамы, в лирических полутонах. Даже заправский комик Шмага - Ю. Агейкин вызывает здесь не всегдашний раскатистый смех, а добрую расположенную улыбку. Этот Шмага, с его неразлучной гитарой, способен, развалясь на лужайке, мечтательно поглядывать на луну, целясь в нее пальцами, вроде бы из рогатки.

Правда чувств - первое, что можно сказать об игре Т. Исаевой - Кручининой. На сцене отлично передана естественность переживаний и поступков героини Островского.

Как и во многих сегодняшних постановках, пьеса идет на "Острове" без первого акта. Однако режиссер А. Болонин (он тут - и самодовольный, выразительный Муров) к месту вводит в спектакль короткие наплывы из предысторий событий (диалог с молодым Муровым, с острохарактерной Галчихой - Ниной Антоновой). А это сохраняет мотировки событий и шкалу перемен. Не одну Кручинину тревожит участь безвременно исчезнувшего сына Гриши, в гибель которого ей не верится. Это в пьесе касается чуть ли не каждого. И следствие ведут если не совсем знатоки, то, во всяком случае, - близко заинтересованные лица.

Интересен и сам Григорий Незнамов. В этой роли в тот вечер не без успеха дебютировал молодой Вахтанг Беридзе и по объяснимым причинам был чуточку скован и малость однотонен. Это, разумеется, пройдет - актер с превосходными сценическими данными явно обогатит ансамбль мастеров, где выделяется еще и А. Малиновская - Коринкина, и В. Захарьев - Дудукин, и С. Межов - Миловзоров...

Все мы прекрасно знаем: Чехов не одинаков. Если в постановке "Без вины виноватые" не раз отдаются интонации "Вишневого сада", слышан голос Раневской, то совсем другие, намеренно эксцентричные мотивы отзываются в "Седьмой квартире": они возвращают скорее к Чехову времен "Осколков".

Автор пьесы наш современник, петербургский писатель-юморист Валерий Попов. Его, можно сказать, заманил своими уловками театр-соблазнитель на поприще драматурга. Мотивы произведений Попова узнаются в ситуациях и участниках происходящего на сцене - в квартире номер семь и на лестничной площадке перед ней, площадке вполне игровой. Без содействия театра переход прозаика на такую площадку, как видно, не обошелся бы, что и чудесно.

В смешные, порой экстравагантные переделки встревают действующие лица веселого представления: бодрый старичок с палочкой Сергей Игнатьевич - В. Захарьев, юные Ира и Митя - А. Шибарова и Д. Белькин, "лицо кавказкой национальности" по имени Оча - Ю. Суржко и другие. А сто очков вперед по части трюкачества им дает Т. Исаева - та самая, вроде бы чеховская, можно сказать, героиня. Да ее не узнать! На наших глазах замкнутый паренек в ватнике и ушанке, бездомный, неприкаянный, но и не унывающий Шура ловко изощряется в способах существования на этом свете. Отпетый бомж в тюзовском исполнении. Но после антракта, по ходу драматургических сдвигов, на диво преображается и лик Шуры. Оказывается перед нами вовсе не он, а именно она, Шура, что не мешает ей оставаться самой собой. Девицей ладной, статной, веселой и привлекательной. Тамара Исаева - актриса из числа своеобразных. Но своеобразие ее не однообразно.

Как, впрочем, и весь облик этого не совсем обычного театра.

 

До новых встреч!

(Взамен эпилога)

 

"Осенний марафон" по киносценарию Володина - смелый шаг людей отваги и риска. Ставить спектакль по известному фильму - это не шуточное дело!

С Володиным когда-то мы были в дружбе.

На днях попался под руку календарик Дома писателей - давний, за февраль 1963 года.

Что вдруг, думаю, уцелел?

Листаю. Страничку за 20-е число занял анонс:

 

Секция драматургов

Александр Володин читает новую пьесу

Вступит. слово Д. Золотницкий

 

Что ж это была за пьеса? Не вспомнить. Заглянул в его книги. Автор не всегда датировал свои вещи.

Зато времена вспомнились. Времена той самой оттепели. Много живых происшествий в литературе и театре. Споры вокруг них. Перебранка.

Володина среди питерских драматургов я тогда особенно любил. Еще в 1957 году (с полвека тому назад) здешний альманах "Театр и жизнь" поместил мою статью "Трудная правда" - о его первой поставленной тогда пьесе (в нашем Ленкоме) - "Фабричная девчонка". Довелось писать и о других его пьесах. Последней была "С любимыми не расставайтесь" в том же Ленкоме (рецензия - "Театр", 1972, №5). Ввязывался в дискуссии, получал нахлобучки. Чего стоила хотя бы отповедь казенного журнала "Коммунист" мне и другим - за "незаслуженное" восхваление пьес А. Володина (1963, № 7, стр.99).

Нападки, похоже, нас и сблизили. Саша Володин частенько сиживал вечерами в нашей крохотной квартире на Поварском,12. Уютнее всего чувствовал себя на кухоньке, за столом, с рюмкой в руке и за нехитрой закуской. Он рассказывал, читал. Мы разглагольствовали. Попозже возвращалась из театра моя жена, Вера Красовская, балетный критик. И - присоединялась...

Мы дружили, но мы и спорили. Полушутя, но и полусерьезно я убеждал его писать пьесы, а не сценарии. Он со мной наотрез не соглашался. Я уговаривал: сценарий могут поставить хорошо, но могут - и не очень, а это - непоправимо, второй раз фильм не снимут. То ли дело - пьеса! Где-то ее провалили, но где-то вытащили, и жизнь ее на том не кончена, завтра возможны новые сюрпризы...

Все же он стоял на своем. И если заглянуть в его двухтомник 1966 года, вы найдете там сплошь сценарные версии даже прогремевших пьес.

Литературный сценарий всегда на грани прозы и драмы. Отдадим должное "Острову" и островитянам с Александром Болониным во главе: здесь преданы Володину и стилистически. Улавливают эту слиянность двух начал в пристрастиях драматурга, его интерес к монтажной структуре действия и в "Кастручче", и в "Записках нетрезвого человека", и тем более - в "Осеннем марафоне". Тут новый монтаж по Володину, выстроенный опять самим театром. И - новый поворот с обратным знаком: от фильма - к пьесе.

Чисто володинский, признаться, ход!

"С Володиным не расставайтесь!"


Назад