СПЕКТАКЛЬ ЗАПИСКИ НЕТРЕЗВОГО ЧЕЛОВЕКА
НА БОЛЬШОЙ СЦЕНЕ ДОМА АКТЕРА (Невский пр. дом 86)
ВХОД СВОБОДНЫЙ
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ ПИСАТЕЛЯ...
Он скончался 17 декабря 2001 года, в понедельник, под утро, в Девятой горбольнице на Каменном острове. Накануне, поздним вечером я пришел его навестить...
Убогая больница в эти часы казалась еще более безрадостной. В стылых коридорах, безлюдных и сизых от какого–то особого мучнистого света, стояла тишина. В распахнутых дверях многих палат виднелись остовы кроватей со свернутыми матрацами вперемежку с пятнами людских фигур в серых халатах... Я добрался до нужной палаты и заглянул в распахнутый дверной проем...
Он лежал на левом боку, свернувшись калачиком под суконным солдатским одеялом, уткнувшись лицом в стену под рыжим сырым пятном. Он спал... На щербатой тумбочке подле кровати стояла пустая бутылка из-под кефира, валялся огрызок черствой булки. Я присел на край кровати, огляделся. Вторая кровать скалилась оголенной железной сеткой и свернутым рулоном матраца. На облупленном подоконнике пластался забытый кусок бинта и шприц...
Саша спал. Я раздумывал: будить его или не стоит, сон больного то же лечение. Выложив на тумбочку принесенный сок, сыр, печенье и отварную курицу, я поискал глазами соль, но не нашел...
Минут десять я посидел в нерешительном ожидании. Где-то под полом скреблась какая-то тварь, я шумно подтянул ноги, скрежет прекратился. Маленький сверток-тельце Саши казалось куда меньше в сравнении с такой знакомой мне фигурой. И беззащитней. Не той беззащитностью спящего, а иной, трагической беззащитностью его судьбы...
Из коридора донеслись женские голоса. Выглянув, я увидел свет в дверях палаты наискосок, через коридор. Три женщины в домашних халатах как-то по-птичьи сидели на своих кроватях. Мое присутствие в больнице в это глубокое вечернее время их удивило. Я спросил, есть ли у них немного соли, хотелось бы оставить соль больному, какая курица без соли... Соль нашлась... Еще я спросил, знают ли они кто лежит в палате наискосок, через коридор? Женщины ответили, что лежит какой-то старичок, его привезли “по-скорой”... Заслышав от меня, что старичка зовут Александр Моисеевич Володин, женщины переглянулись между собой и безучастно пожали плечами, им и своих забот хватало. Но когда я озвучил названия произведений, написанных старичком, женщины заохали, не поверив. Как!? И “Осенний марафон”? И “Пять вечеров”? И... и... и... И такой человек лежит в этой больнице, где крысы бегают даже во время врачебного обхода, сокрушались женщины. Где валидола не докричишься. А все лекарства больным приносят из дома, кто сможет... Женщины пообещали присмотреть за знаменитым старичком и вручили мне спичечный коробок с солью.
Просидев еще с полчаса, я, так и дождавшись пробуждения Саши, решил отправиться домой с тем, чтобы проведать его завтра, днем. И постараться увести его отсюда в более приличное место, а лучше домой, как увозил его из Больницы Ветеранов войны или из той же “бехтеревки”. Дома ему было лучше всего... Но не успел. Утром, позвонив в справочную больницы, я узнал, что Александр Моисеевич Володин, мой стародавний товарищ, умер... Такие вот, дела.
Илья Штемлер, писатель.
Он скончался 17 декабря 2001 года, в понедельник, под утро, в Девятой горбольнице на Каменном острове. Накануне, поздним вечером я пришел его навестить...
Убогая больница в эти часы казалась еще более безрадостной. В стылых коридорах, безлюдных и сизых от какого–то особого мучнистого света, стояла тишина. В распахнутых дверях многих палат виднелись остовы кроватей со свернутыми матрацами вперемежку с пятнами людских фигур в серых халатах... Я добрался до нужной палаты и заглянул в распахнутый дверной проем...
Он лежал на левом боку, свернувшись калачиком под суконным солдатским одеялом, уткнувшись лицом в стену под рыжим сырым пятном. Он спал... На щербатой тумбочке подле кровати стояла пустая бутылка из-под кефира, валялся огрызок черствой булки. Я присел на край кровати, огляделся. Вторая кровать скалилась оголенной железной сеткой и свернутым рулоном матраца. На облупленном подоконнике пластался забытый кусок бинта и шприц...
Саша спал. Я раздумывал: будить его или не стоит, сон больного то же лечение. Выложив на тумбочку принесенный сок, сыр, печенье и отварную курицу, я поискал глазами соль, но не нашел...
Минут десять я посидел в нерешительном ожидании. Где-то под полом скреблась какая-то тварь, я шумно подтянул ноги, скрежет прекратился. Маленький сверток-тельце Саши казалось куда меньше в сравнении с такой знакомой мне фигурой. И беззащитней. Не той беззащитностью спящего, а иной, трагической беззащитностью его судьбы...
Из коридора донеслись женские голоса. Выглянув, я увидел свет в дверях палаты наискосок, через коридор. Три женщины в домашних халатах как-то по-птичьи сидели на своих кроватях. Мое присутствие в больнице в это глубокое вечернее время их удивило. Я спросил, есть ли у них немного соли, хотелось бы оставить соль больному, какая курица без соли... Соль нашлась... Еще я спросил, знают ли они кто лежит в палате наискосок, через коридор? Женщины ответили, что лежит какой-то старичок, его привезли “по-скорой”... Заслышав от меня, что старичка зовут Александр Моисеевич Володин, женщины переглянулись между собой и безучастно пожали плечами, им и своих забот хватало. Но когда я озвучил названия произведений, написанных старичком, женщины заохали, не поверив. Как!? И “Осенний марафон”? И “Пять вечеров”? И... и... и... И такой человек лежит в этой больнице, где крысы бегают даже во время врачебного обхода, сокрушались женщины. Где валидола не докричишься. А все лекарства больным приносят из дома, кто сможет... Женщины пообещали присмотреть за знаменитым старичком и вручили мне спичечный коробок с солью.
Просидев еще с полчаса, я, так и дождавшись пробуждения Саши, решил отправиться домой с тем, чтобы проведать его завтра, днем. И постараться увести его отсюда в более приличное место, а лучше домой, как увозил его из Больницы Ветеранов войны или из той же “бехтеревки”. Дома ему было лучше всего... Но не успел. Утром, позвонив в справочную больницы, я узнал, что Александр Моисеевич Володин, мой стародавний товарищ, умер... Такие вот, дела.
Илья Штемлер, писатель.